Где ты. Мать? Как мне встретить Тебя, как узнать? Почему далеко до родного крыльца? Почему не могу даже толком припомнить лица?.. Кто обрек нас друг друга по свету искать? Где наш дом? Отражаются звезды в реке подо льдом. Я утраты считать разучился давно. Не сыскать ни следа, и на сердце темно... Кто судил нашу жизнь беззаконным, жестоким судом? Отзовись! Может быть, мы у разных племен родились? Может, разных Богов праотцы призывали в бою? Все равно я узнаю Тебя. И колени склоню. И скажу: «Здравствуй, Мать. Я пришел. Вот рука – обопрись.
Было время когда–то. Гремело, цвело... и прошло. И державам, и людям пора наступает исчезнуть. К непроглядной трясине лежит потонувшее Зло И герой, что ценой своей жизни увлек его в бездну. Что там было? Когда?.. По прошествии множества лет И болото, и память покрыла забвения тина. Только кажется людям, что Зло еще рвется на свет: До сих пор, говорят, пузырится ночами трясина. До сих пор, говорят, там, внизу, продолжается бой: Беспощадно сдавив ненасытную глотку вампира, До сих пор, говорят, кто–то платит посмертной судьбой За оставшихся жить, за спокойствие этого мира.
"За друга - постою! За друга я в бою Суров!" - Твердит любой из нас И повторять сто раз Готов. Но это лишь пока Не начался куска Делёж. А жизнь как наподдаст - И друга друг продаст За грош! Споткнёшсья невзначай: Дружище, выручай!.. Ничуть. Один из десяти Не поспешит пойти Толкнуть. Так что же - дружбы нет? На это дан совет Хорош: Про соли тяжкий пуд, Про то, как узнают, Где ложь. Все сто твоих друзей При первей же грозе Видны. А с кем прошел сквозь тьму, Так знай, что нет ему Цены.
Одинокая птица над полем кружит, Догоревшее солнце уходит с небес. Если шкура сера и клыки что ножи, Не чести меня волком, стремящимся в лес. Лопоухий щенок любит вкус молока, А не крови, бегущей из порванных жил. Если вздыблена шерсть, если страшен оскал, Расспроси–ка сначала меня, как я жил. Я в кромешной ночи, как в трясине, тонул, Забывая, каков над землей небосвод. Там я собственной крови с избытком хлебнул До чужой лишь потом докатился черед. Я сидел на цепи и в капкан попадал, Но к ярму привыкать не хотел и не мог. И ошейника нет, чтобы я не сломал, И цепи, чтобы мой задержала рывок. Не бывает на свете тропы без конца И следов, что навеки ушли в темноту. И еще не бывает, чтоб я стервеца Не настиг на тропе и не взял на лету. Я бояться отвык голубого клинка И стрелы с тетивы за четыре шага. Я боюсь одного – умереть до прыжка, Не услышав, как лопнет хребет у врага. Вот бы где–нибудь в доме светил огонек, Вот бы кто–нибудь ждал меня там, вдалеке... Я бы спрятал клыки и улегся у ног. Я б тихонько притронулся к детской щеке. Я бы верно служил, и хранил, и берег – Просто так, за любовь – улыбнувшихся мне.. ... Но не ждут, и по–прежнему путь одинок, И охота завыть, вскинув морду к луне.